Те, кто выбрались из мезозойских глубин той эпохи, должны хорошо помнить этого сурового, седого дядьку. И то время, конечно же. Союз ещё был силён, никакой перестройкой и не пахло, правда талоны уже появились. Кажется, на масло. Впрочем, меня тогда масло, мясо и прочие продукты занимали меньше всего. Я преотлично мог пообедать в физприборовской столовой за 70-80 копеек. Но, повторюсь, меня это вообще не волновало. В четвёртом магазине на Энгельса почти всегда была «Медвежья кровь» или «Огненный танец» за 1руб. 80 коп. На Комсомольской площади рядом с «Рубином» тоже почти всегда было светлое болгарское «Лудогорское» за 2-20. А водку я никогда не любил, хотя и она подешевела с приходом этого дядьки, аж на 60 копеек, до 4-70.
Что еще помнится от того времени? Наше Динамо, пофеерив годик в первой лиге, с треском вылетело обратно во вторую. Говорят, Иван Иваныч Беспалов строго потребовал у милицейского генерала Мазуренко не баловаться ерундой, типа футбола, а беречь народные деньги. Так и кончился большой вятский футбол, до сих пор на полях трава не растёт.
Зимой в Кирове побывал Кузьмин. С того февральского концерта в филармонии и началась его умопомрачительная карьера. Именно в Кирове он стал по-настоящему знаменит, во всяком случае кассеты с его записями стали расходится по рукам, как Высоцкого почти.
Кроме него еще как минимум трое известных сейчас авторов появились в то время. Думаю, мои длинноволосые ровесники, если поднапрягут свои реликтовые извилины, вспомнят «Извозчика» Александра Новикова. В каждом ресторане, в каждом окне…
Ну, и, наверное, чуть попозже Юрий Лоза и Разенбаум. Первый пел что-то про инопланетян, второй свою сегодняшнюю хрень. Но тогда это было интересно, потому что ново, и потому что подпольно. Хотя это не моя тема, я всё больше по Кавказу специализировался. Нет, не туризм, портвейн такой. На Филейке в «Севере» часто был, правда и очереди за ним были приличные, да и цена кусалась, что-то около 4-х рублей.
Летом, кстати на Родине был сборный концерт, приехал уже суперпопулярный Кузьмин, дикторша Моргунова, какой-то старый седой скрипач-цыган и Як Йола. Его я почему-то хорошо запомнил, уж очень он выделялся удивительным нерусским аристократизмом
Почему я вспоминаю то время? Наверное, пытаюсь найти связь с сегодняшним, уж очень стало мне напоминать нынешняя борьба с коррупцией, и с чем ещё они там борются, ту борьбу с прогульщиками, тунеядцами, расхитителями народного добра, которое, впрочем, чуть позднее всё равно расхитили, причём как раз те, кто боролся с его расхищением. Петля времени. Не петля, а удавка. И дышится уже так же тяжело, ощущение наваливающегося удушья.
Безысходность и безнадёга на много-много лет вперёд. Так же точно, как тогда. Правда прошло совсем чуть-чуть и всё перевернулось вверх дном. И никакая не самая крупная геополитическая катастрофа произошла, просто распалось то, что отжило, отрицание отрицания. Но, не тут то было, нетопыри того времени снова расправили крылья, мало им Союза, которому они присягали и не глядя похерили, Россию хотят защитить, обустроить и сделать сильнее. Плохо дело, потому что за что бы не взялись эти рептилоиды, что бы не делали, у них только война получается, причём только до победы, чтоб всё треснуло и развалилось.
А тот дедок попыхтел-попыхтел, недолго, как кировское Динамо, да и приказал нам здравствовать. Я об этом узнал случайно, когда в феврале 84-го троллейбус вдруг остановился на привокзальной площади и паровозы загудели. Оказалось, «ещё один пламенный революционер» усугубил моё вечное похмелье и заставил помянуть себя стопкой водки в вокзальном ресторане.
Шпана засуетилась,
Притих честной народ,
Прощай, царева милость,
Возьмут всех в оборот.
Начальник Комитета,
Суров, жесток и тверд,
Встал во главе Совета
Державных держиморд.
Дзержинского бородка –
Залог всех перемен,
Подешевела водка,
Да огородный хрен.
Закинули тенёта
На уличный простор,
- А где у вас работа?
- Извольте на ковер.
Закинув невод в баню,
В исподнем, к проходной,
Тащили на арканеПрогульщиков гурьбой.
Досужих разговоров
С беднягой не вела,
Работала контора
Венгерского посла.
Вот это все, пожалуй,
Для памяти он чист,
Толикой очень малой
Отметился чекист.
И снова в рамке фото,
Салют и караул,
Чуть всколыхнув болото,
Он в нем и утонул.
