Творец и власть

Пару недель назад я дочитал «Энеиды»Вергилия, труд крайне монументальный и любопытный. Как и во всяком великом литературном произведении, в нем есть несчетное количество уровней восприятия. И одному из них я бы хотел посвятить эту колонку.

Любой творец всегда формируется своим окружением, ценностями своего времени. В некотором смысле, искусство - это слепок исторического периода. Впрочем, таланту мало наличного времени, его мысли устремлены в будущее. Перефразируя поэта, искусство - это тоска по Вечности.

Но, тем не менее, слепок остается слепком. И когда мы читаем Вергилия, то перед нашими глазами разворачиваются картины крепнущей империи, абсолютной власти, которая пытается упрочить свое господство с помощью сакральных аллюзий и таланта живших в ту эпоху творцов.

Грубо говоря, власть всегда нуждается в поэтах. Потому, что главная цель власти - распространить себя на максимальное количество душ или, еще точнее, на максимально растянутый отрезок времени.

Да, главный вопрос власти - это вопрос борьбы со временем. В эссе «О тирании» Иосиф Бродский как-то процитировал завещание пожизненного финского президента Урхо Кекконена, которое начиналось словами: «Если я умру…»

Это самое «если я умру» - главный враг любой власти (не только тиранической), ибо время - единственная вещь, которая не поддается никакому принудительному регламентированию. И для правителей нет ничего мучительней, чем чувствовать себя уязвимой марионеткой с ограниченным сроком годности.

«Человеку страшнее всего прикосновение неизвестного. Он должен видеть, что его коснулось, знать или, по крайней мере, представлять, что это такое. Он везде старается избегать чужого прикосновения. Ночью или вообще в темноте испуг от внезапного прикосновения перерастает в панику», - начинает свою книгу «Массы и власть» нобелевский лауреат Элиас Каннети.

Страх от прикосновения чего-то неизвестного (а смерть всегда загадочна и непонятна) - источник, откуда берет начало стремление правителей увековечить себя в чем-то относительно вечном - искусстве.

Но, увы, не всегда талант государственного деятеля соизмерим с этой циклопической задачей. И потому ему приходится обращаться к творцам, которых он, с одной стороны, презирает (ибо презрение - лучшая защита от собственной немощи), а, с другой, крайне в них нуждается.

И тут встает вопрос: имеет ли творец моральное право взять на себя роль государственного идеолога? Стать этаким Devil’s advocate.

И ответить на него не просто: все зависит от окружающей действительности и личности конкретного творца. У того же Вергилия, который взвалил на себя роль государственного идеолога, это получилось очень изящно: он не пожертвовал художественностью (в отличии, скажем, от Горация).

Власть всегда будет желать заполучить голос поэта. Это, как мы убедились, естественно и понятно. Не естественно и не понятно другое: когда творец пытается заполучить благосклонность власти.

Именно через призму этих мыслей я бы хотел попросить читателя взглянуть на мою более раннюю колонку, посвященную отъезду Бориса Павловича из Кирова.

Многие упрекнули меня в том, что я не люблю театр, что я якобы хотел «потроллить». Но, на самом деле, мое возмущение вызвала эта странная патерналистская модель поведения.

«Молитесь на ночь, чтобы вам вдруг не проснуться знаменитым», - писала Ахматова. Я бы добавил: молитесь на ночь, чтобы вами не заинтересовались компетентные органы. Ибо их интерес чреват постановкой какой-нибудь великодержавной эклектики, а отнюдь не Кен Кизи.

Оригинал