«В этом году я пойду в Крестный ход», – сообщил я жене, когда она стряпала на кухне. Она отвлеклась, посмотрела на меня и после паузы сказала: «Иди». Никаких вопросов и уточнений. Потом, когда я преодолел путь до Великорецкого, там же, на кухне, я весь вечер рассказывал о радостях в пути, трудностях, своих встречах, о том, что столько светлых людей, столько примеров человеколюбия, взаимовыручки, поддержки я нигде не встречал, столько добрых слов, в том числе в свой адрес, я никогда не слышал.
К пути я готовился. Физически тоже. В качестве тренировки избрал пешие прогулки – с работы домой. Это где-то 5 км в день. За плечами был рюкзак, набитый увесистым томиками из собрания сочинений В.И. Ленина – там что-то про борьбу с буржуазией. Вот так, с Ильичом на плечах, я и шёл к Крестному ходу...
Наступило 3-е число. К Трифонову монастырю прибыл пораньше – осмотреться, вникнуть.
Расположился на лужайке, возле берёзки. Каждый здесь был занят своим делом, но в основном – отдыхом. Супружеская пара позавтракала, и теперь он старательно обклеивает пальчики её ноги пластырем (да, заранее, так делают бывалые). Высокий мужчина, сидя на бордюре, делает себе укол в ногу. Инсулин. Вдалеке, поодаль от всех – у пенёчка – маленький мальчик. Он снял с шеи иконку и, держа левой ручкой, правой вытирает глаза, что-то говорит... По громкой связи раздалось «Христос Воскресе», округа исполнилась гулом – «Воистину Воскресе». Кажется, говорила сама земля.
Обещали утром дождь, к началу божественной литургии выглянуло солнышко. Моя голова была сыра уже позже, при выходе из врат монастыря, – батюшка святой воды для меня не пожалел, окропил от души.
Мы следовали по Ленина – стоящие на тротуарах горожане глядели, фотографировали. Раньше и я также. А сейчас вот, получается, я по эту сторону.
В дорогу отправился один. Если можно так сказать, учитывая, что в одной колонне со мной шли десятки тысяч человек. В одном ряду – плечом к плечу – люди разных национальностей – русские, украинцы, сербы, армяне и многие другие. Все вместе.
После старого моста малыш лет пяти, идущий слева, пожаловался старшей родственнице (не знаю, мама это или бабушка):
- Я уже устал, а мы скоро придём?
- Скоро. Что тут идти-то – 80 километров, – улыбнулась женщина. – Сейчас прилетим.
Чуть впереди папа с дочкой, дочка с плюшевым мишкой, не сидеть же ему дома одному. Если Крестный ход – это подвиг, то Крестный ход с детьми – подвиг вдвойне. Сколько встречал я их за три дня. С младенцами, с колясками. Видел родителей, помогающих вести своего сына-подростка, у которого ДЦП. Во второй, самый тяжёлый из дней пути, когда была жуткая жара, и мы шли по пыльной дороге, усеянной щедро гравием, он еле держался. Родители уже буквально несли его на руках: «Потерпи, Глебушка, привал скоро, потерпи». Держись, Глебушка, держись, дорогой!
Первый привал был в Макарье. Пошёл обещанный дождик. Я присел к заборчику, накрылся плёнкой, получилась импровизированная палатка. После купил два чебурека (правда, с картошкой) и двинулся тихонечко по селу, начав жевать...
- Молодой человек, – заглянув в лицо, обратился ко мне пожилой мужчина в жёлтой бейсболке, дождевике и с тележкой. – Есть ли у вас фотоаппарат?
- Нет, а телефон с фотосъёмкой имеется, – ответил я.
- Слушай, мне нужно могилы учителей сфотографировать. Помоги. Фото потом пришлёшь, – попросил.
- Что ж, давайте, – я был не против.
Признался паломник, давно мечтает найти место захоронения директора Опаринской школы, в которой он учился 4 года, и его супруги... Искали около часа. Нашли, слава Богу.
После решили отдохнуть, перешли через дорогу, сели на травку. Василий Александрович из Орловского района, но давно живёт в Питере. Подводник, 10 лет отслужил на ракетном подводном крейсере стратегического назначения на Камчатке. Потом – Петербург.
В моём блокноте он написал электронку, телефон, имя, отчество и фамилию.
Графов? – подивился я. – Ничего себе!
А мне не очень-то нравится. В детстве «графом» называли, «графьёй», – объяснил новый знакомец. – Вообще-то я должен был быть Перепёлкин, но дед мой после революции решил поменять фамилию. И стал – Графов.
Василий Графов на пенсии, в свои 71 он решил в 14-й раз отправился совершить паломничество в Великорецкое. Занимается краеведением, даже публикуется в прессе – в основном опаринской, а несколько лет назад окончил богословские курсы. Он достал кружку, газовую горелку, сделал чайку. Тут я его и сфоткал.
Так у меня появился попутчик. С которым мы прошли до Великорецкого, делили еду, воду, кров. Старались не теряться в колонне, держались друг друга. Он называл меня «другом».
– А знаешь, я ведь когда-то икону нашёл, – чуть позже рассказал мне Василий Александрович. – Случилось это в 1966 году, мне тогда был 21 год. Будучи курсантом, я прибыл на каникулы. Приехал в Опарино. Обратно до Берёзовки, где жили мои родители, отправился по Моломе на моторной лодке вместе с начальником лесопункта. Но в какой-то момент сломался шплинт, на котором гребной винт держался на моторе. Причалили возле заброшенной деревни Кустовки, я побежал за гвоздями. Вытащил их из старого забора. Поднял голову и увидел в сумерках что-то непонятное. Подошёл поближе и увидел икону высотой около метра...
Находку он увёз домой и спрятал на чердаке. Потом икона была перевезена в Опарино, в местный храм. Оказалось, что называется она «Умиление» – «Всех радостей Радость». На ней запечатлена Богородица в момент, когда ангел Гавриил сообщает ей о том, что ей суждено родить Сына Божьего. Изображена она в полный рост, что редкость. Это была одна из любимых икон Серафима Саровского.
Кстати, именно в кировского храме, освящённом во имя преподобного Серафима, незадолго до этого был крещён Василий Графов.
Вот ведь совпадение, а совпадение ли? Как когда-то, больше 6 веков назад, на берегу реки Великой обрёл икону Николая Чудотворца крестьянин Семён Агалаков, так и мой попутчик Василий Графов нашёл икону Богородицы на берегу Моломы.
Я слушал Василия Александровича и временами глядел на тех, кто шёл рядом. Каждого что-то своё ведёт вперёд. На чьих-то устах сияет улыбка, глаза других полны невысыхающих слёз...
Думая об этом, я смотрел на ноги идущих. Бабуля семенит в кроссовках, тоненький батюшка несёт ноги в огромных кирзовых сапогах, многие – в шерстяных носках и сланцах. Отмечу, что этот последний комплект – самый ходовой у опытных, если дождик, носки облачаются в бахилы. В таком виде ноги не так устают от ходьбы и мозолек не будет.
Одни идут налегке, другие – в полном обмундировании. Помню одного такого. Худенький мужчина, но во всеоружии. И чего только на нём не было – огромный рюкзак, палатка, спальный мешок, топорик, рация. С первых километров он шёл, тяжело дыша и немного подкосившись... В Великорецкое он зашёл с небольшим пакетом и топориком.
Но это так, наблюдения. Справедливости ради добавлю, что мой попутчик был облачён в костюм – пиджак и брюки...
О деревушках. Первые из них, встречавшиеся на нашем пути – Барамзы, Подберёзы – кипели жизнью, новые дома, статные, роскошные – в изобилии. Потом, ближе к Великой, всё больше стало заброшенных деревень. Вы бы видели, когда умершую давно деревню разом наполняют тысячи паломников… Это странное и печальное зрелище одновременнно. Люди отдыхают у крылечек, в заросших огородцах. Кажется, избы в этот момент радуются, оживают...
А вот в этих же Подберёзах – пока мы ещё недалеко от областного центра отошли – новосёлов всё больше. Миновали забавный серый дом с синей крышей, на заборчике уличная табличка «1. Серый дом с синей крышей». Хозяин оказался не только богатым на чувство юмора, но и щедрым душой – выставил из ворот для паломников кран, откуда струилась вода.
И такие добросердечные домовладельцы встречались на нашем пути в каждом населённом пункте – выставляли баки, бочки с водой, полторашки. Это трогало до глубины души.
Отдельно хочу сказать о взаимовыручке. Зачем далеко ходить. Следующий привал пришёлся на лесочек – сосенки, ёлочки. Но чтобы добраться до них, следовало сойти с дороги и преодолеть огромную канаву. Пенсионерам это было не под сила. Мужчина с тяжёлым рюкзаком, пот с него тёк ручьями, помог сначала одной пенсионерке, другой. Он так и стоял, помогал, пока первые ряды колонны не продолжили движение. Отдохнул ли он сам того, я не знаю.
Или вот – было это в другой день – на одном из привалов мы с Василием Александровичем вдруг обнаружили, что у нас на исходе вода. Было зябко, хотелось согреться. «Так бы чайку сейчас, водички только не хватит», – вздохнул подводник. Тут же подлетел парнишка, до этого несший икону во главе колонны (и откуда столько энергии?): «Вот, у меня целая бутылка воды, берите, сколько нужно!» С трудом его остановил, когда он стал наливать в кружку, а он говорит: «А я не водохлёб» и улыбается. Откуда ж вы такие берётесь, золотые?
Первая ночёвка была запланирована в Бобино. Вошли в село уставшие, у тачки Василия Александровича тут же отвалилось колесо (вот и думай, что случай; если бы раньше, пришлось бы изрядно помучиться). Отправились искать проволоку и гвоздики (для крепежа) и, конечно, место для ночлега. Все дома, которые принимают паломников, уже заняты. Общие палатки для участников Хода – битком. Да я на них с самого начала не рассчитывал, пусть там располагаются пенсионеры, женщины, дети, думал я. Я бы довольствовался сараем, сеновалом, дровяником. Готов был, конечно, и так – под открытым небом (коврик и спальник при мне), но это был крайний случай…
Улицы темнели. Холодало. Все обращения к местным натыкались на «Нет, извините». Но нужно верить. И действовать.
Я приковылял к открытому гаражу. Трое молодых мужчин сидели за столиком, смеялись, отдыхали со всеми присущими этому атрибутами. Пятница вечер как-никак, я бы и сам, будучи в городе, также. А сейчас – приземлиться бы где...
Подошёл к мужикам. Объяснил ситуацию. Согласен, дескать, на сарайку, если таковая имеется. Со мной ещё один человек. Хозяин, лет 30, статный, подкачанный, с короткой стрижкой спросил: «Баня устроит?»
Внутри себя я ликовал, кричал, танцевал, прыгал! Ура! Я верил!
– Да, конечно! – ответил я спокойно.
– Можете помыться. Там натоплено.
Об оплате и говорить не стал – православные должны помогать друг другу, заключил он…
– Сегодня, можно сказать, была лёгкая прогулка, завтра – тяжёлый день, – «порадовал» Василий Александрович перед сном и почти сразу засопел. Я долго не мог уснуть, в голове мелькали люди, образы, дороги. Уснул я, наверное, в час. В три раздался звон колоколов.
Нужно идти. Я еле поднялся, превозмогая боль в спине. К мозоли, которую я обработал, прибавилось колено – буквально отваливалось. Если отпадёт, подумал я с грустной улыбкой, брошу его в рюкзак и пойду дальше. И мы пошли дальше.
Около сельской часовни установлен памятный камень в честь собаки Бобки, которая погибла в 1908 году, спасая жизнь своему хозяину на Бобинском кордоне. Поставили его на месте оригинала, который был разрушен варварами. У местного пруда мы встретили потрясающий рассвет, который осветил наш путь.
До заката нужно пройти 36 км. По небу видно – распогодится. Хорошо бы.
Шли мы, вероятно, в первой части колонны. И на отдых отправились раньше. Привал в этот раз был в лесочке. Присели под ёлочкой, собрались чаёвничать. Тут откуда ни возьмись подскочил к нам быстрым шагом паренёк лет 17-и и, переминаясь с ноги на ноги, обратился: «Люди добрые, подскажите, где здесь мужской туалет? Везде женщины!»
Василий Александрович чуть не поперхнулся, я рассмеялся. Юноша побежал дальше. Да, с этим делом и, правда, непросто. Ну, так мы же и не в санатории. Никто лёгкой прогулки и не обещал.
Погода разгорячилась не на шутку – до 30! Идём под палящим солнцем, почти на автомате. Кому-то плохо. По паломникам разлетается: «Врача! Врача!» Скорая помощь в хвосте колонны. Вскоре медики добираются до пенсионерки. Похоже, на приступ.
Вообще медработники, равно как и спасатели с полицейскими, срабатывали в таких случаях оперативно – и, что важно, следовали вместе со всеми. Это, конечно, достойно уважения, учитывая, что им нужно было идти и всегда быть готовыми оказать помощь.
Издалека показался остов храма – Загарье. Ох и неслучайно сие название, там я славно загорел, задремав под сиренью. Потом на работе меня спрашивали: «На юг ездил?». «Нет, – отвечал, – ходил. Пешком».
Тут я впервые за весь путь попробовал полевой кухни – гречка мне показалась наивкуснейшей. Ассортимент был щедрый – паломникам предлагались также суп и даже винегрет. Пока вкушал аппетитной кашки, стал свидетелем, как из группы молодых паломников отсеклись двое – один, хромая, сказал что-то про болячку и добавил, что в следующем году постарается повторить попытку. Я даже боялся подумать, что могу также сойти с этого пути…
А пока идти было и нельзя. Если бы кто-то по неразумению двинулся, его б остановил Николай, личность известная среди крестоходцев. Здоровый, под два метра. Лицо в веснушках, кудри пыльные из-под кепки. Работает он в Кирове грузчиком, а тут направляет, руководит – «Паломники, не идём впереди иконы. Нет благословения. Паломники, не ходите. Отдыхайте!».
- Коля, ты будто бы покрасился. Вроде, черный был, а сейчас седой что ли, – спрашивали у него не без заковырки молодые ребята-паломники.
- Поседеешь от такого! – отвечал серьёзный Коля.
- А сам он, если что, рыжий. Пыльно уж больно просто.
Это был действительно тяжёлый день – выходя из леса и видя дома Монастырского, многие вздыхали с облегчением. Но радоваться рано – нужно ещё найти место для сна. Впрочем, тех, кто был с палатками, эта проблема не касалась. Холм с часовней на вершине напоминал муравейник, чадящий и гудящий. Кухни, очереди, торговые палатки…
Нашим домом на грядущую ночь суждено было стать пилораме. Спали на досках. Предприимчивые ребята, совсем молодые, работающие на этой лесопилке, пустили нас и ещё с десяток паломников по единой таксе – 100 рублей. Предлагали, конечно, «вип-места» – в вагончике, с буржуйкой, но мы отказались. Нечего шиковать. Большой ангар, оборудованный под склад, облюбовали ласточки и щебетали без умолку. «Возможно падение помёта», – на всякий случай предупредил работник постарше. Нам было всё равно. Падай он. Спать...
...Не успел и глаз сомкнуть, уже новый день. Начался он с дождика. Погоду – то в жар, то в холод. На часах – три утра. Я надел сапоги (до того шёл в кроссовках) и сразу понял, что они мне стали малы. Ноги опухли. Надо дойти. Вечером должны добраться до Великорецкого, конечного пункта моего маршрута, после – в Киров, работать.
Пока шли по просёлочной дороге, лавируя между людьми, обогнал велосипедист. Неужели велопаломник?
После недолгого перехода сил набирались на кочках. Женщина, сидевшая поодаль, натирала ноги кремом (похоже, против варикозного расширения вен), потом спросила: «А Горохово – это конец пути?». «Г» она произнесла на границе с «х». С Кубани, наверное, подумал я.
- Вы извините, я не знаю, в первый раз... – начала она будто оправдывать свои слова.
- Ничего-ничего, я тоже, – сказал я...
Она же – из Армавира, Краснодарский край. Приехала, говорит, отмаливать грехи родственников – усопших и ныне живущих. Сказала так, что в душе защемило...
Село Горохово, в котором, по сути, не осталось ни одного жилого дома, встретило красивой церковью и замком, спрятанным за двухметровым глухим забором. Располагаются строения в десятке метров друг от друга.
Вокруг храма – как грибы после дождя – выросли тысячи палаток. За чаем и кашей растянулись змейками очереди – ограждения мешали вытянуться им во всю длину.
Мы присели у входа в замок, на углу монументального сооружения, будто заброшенного в Горохово из Средневековья, разместилась табличка «Просьба Волка конфетами не кормить!». В отдалении виднелась клетка. Сотни любопытных глаз ожидали появление зверя. Явление не заставило себя ждать: волком оказалась чёрный двортерьер. Конфет ему никто не дал.
Я сбегал за водой, мой попутчик стал организовывать кипяток, чтобы заварить быструю пюрешку. Рядом устроились три женщины – пенсионерка, средних лет и совсем молоденькая.
Когда я обратил внимание на ту, что помоложе, обомлел – беременная, месяц седьмой, быть может. Бедняжка. Она принялась есть гречку из контейнера. Когда пообедала, я, извинившись за вопрос, спросил, не тяжело ли ей идти.
– Нет, не тяжело, вон тётка Люда догнать меня не может, быстро, говорит, бегу, – девушка произносило «о» ооочень акцентированно, вологодская.
Вперёд убегает всё, – подтвердила её тётя.
- Это потому, что у всех по две ноги, а у вас четыре – две своих и ещё в животике две ножки, – сказанул я.
- Точно, – улыбнулась тётка Люда.
- Ага, – сказала будущая мамочка.
Жалко мне стало девушку, не знал, что сделать, как порадовать, чем помочь. Дал ей шоколадку «Не тормозит», кипяточком угостил…
Колокольня возвестила о продолжении движения. Выход из села оказался, мягко говоря, не простым. Огромные лужи, сваленные брёвна, какие-то рвы, острые холмы разбивали людскую реку на ручейки. Дорогу приходилось брать штурмом. Люди срывались. Как же тяжело было людям с детьми, колясками!
- Трудный шаг – это молитва, – вдруг сказала маленькая улыбчивая бабушка в белом платочке. – Каждый твой шаг, сделанный в Крестном ходе, считают ангелы.
А потом она попросила: «Сынок сними на видео – от храма и до того места (показала она). Пусть посмотрят, что мы пробирались, как армия Суворова через Альпы». Я снял так, как советовала бабушка. И её тоже, кстати.
Мы знали, что Великая не за горами. Если и за ними, свернём их. Чувствовался подъём сил.
Когда проходили мимо одной из заброшенных деревень, Василий Александрович указала на развалившийся дом.
– В нём жил стукач, – пояснил говоривший. – Это был единственный дом в деревне, к которому была подведена телефонная линия. Когда Великорецкий крестный ход попал под запрет, люди ходили тайком, бывало, лесами пробирались. Выставлялись милицейские кордоны. Так вот, хозяин дома – не то председатель, не то какой-то партработник – как увидит паломников, сразу звонит в милицию. Бабулек ловили и доставляли куда надо...
Перед Великорецким стояли местные жители со стаканчиками воды и предлагали крестоходцам. Пошли домики, в одно из административных зданий приглашали принять душ. Мы шли не спеша и уже видели, что дорога вела прямо к храму. Давно мечтал побывать в Великорецком, и вот – добрался. Какой тут величественный монастырь, церкви – Спасо-Преображенская и Никольская, колокольня. Чудесный архитектурный комплекс.
У храмов теснились люди, я решил не толкаться, спустился с дороги на лужайку и заметил, что на меня изучает пристальным взглядом высокий, бритый наголо мужчина. В нём я узнал командора кавээновских тёмных сил. Смотрел с минуту на меня, сканировал. «Добрый день», – сказал я ему. Не сводя с меня глаз, он плавно запустил руку в карман, вытащил наполовину пачку сигарет и кивнул: сигаретку?.. Искуситель… Нет-нет. Я поблагодарил за заботу и, почувствовав некоторую неловкость, сказал, что не курю. Замечу, что курение в крестном ходе не приветствуется, но, если честно, я видел, как некоторые мужики тайком дымили…
Мы с Василием Александровичем расположились в первом же доме возле колокольни.
Место нашлось на сеновале. Нам и ещё нескольким паломникам. Легли рядком. Можно сказать, штабелями. Когда сгустилась ночь, стало совсем темно – ни просвета. Электричество зажигалось только из дома, потому, если что, уповать приходилось на фонарик или телефон.
В начавшуюся дрёму ворвался душный запах старого сена, замешанный на мраке. Не хватало кислорода. Я решил выйти на улицу, подышать свежим, пусть и холодным воздухом. Копошился, пока одевался, неумело себе подсвечивая. Тут появился ещё один источник света – также мобильный. Держащая его девушка (оказалось справа от меня спали/лежали две девушки) спросила:
– УхОдите?
– Да, схожу тут…
– Тут есть одеяло, холодно что-то…
– Думаю, что нет… А знаете... возьмите мой спальник.
– А вы?.. Под утро придёте, да?
– Да… да, под утро, – кивнул я, передал спальный мешок и отправился на улицу. Будто бы и светать уже стало…
Торговые ряды, стоящие вдоль дороги, дремали. Торговцы – тоже. Взял кофейку для сугреву. Ночью я ещё никогда кофе не пил (по крайней мере, не помню такого). Направился к прилавку с безделушками, вокруг которого кутались в одежды три женщины, – а ну как магнитики с местными красотами. Подошёл – пффф – бижутерия.
– Вам какие бусы, – глянув на меня, сказала одна из дам и, кажется, подмигнула своим коллегам.
– Знаете… Мне бы… – неуверенно начал я, но потом сориентировался. – Цвета хаки, к камуфляжному костюму. Вот эти, пожалуй, нефритовые, подойдут. Неброские, вроде. В самый раз.
Прикоснулся пальцами к бусам – иней, попробовал взять их с ткани, на которой они лежали, пристали – пристыли. Не судьба, значит. Без бус обойдусь.
Пошёл под горочку. Внизу у большого костра грелись те, кто приехал сюда за помощью… от паломников. Вот эта парочка около 11 дня застынет, глядя на купюру, брошенную в их шапку ничем не примечательным прохожим. Скрученная 500-рублёвка, оказывается, умеет гипнотизировать не хуже опытного нарколога.
А пока – сосны. В сумерках они ещё больше захватили меня своим видом, вековечные, удивительные. Сквозь них, от реки, доносились песнопения – идёт подготовка к празднику. Я приблизился к источнику, умылся, наполнил пустую кофейную чашечку святой водой и побрёл к берегу. Тут, в лучах света, сияла часовня. Перед ней стояла икона святителя Николая Чудотворца, за которой я следовал все эти дни.
Накануне я спрашивал Василия Александровича про всенощное бдение, сам никуда не собирался, а вот, как получилось, ночь и я здесь. Так было нужно…
…Нужно было набрать святой воды. Пока безлюдно. Самое время. Только тары нет. Отправился в местный магазинчик, который в эти дни обычно переходит на круглосуточный режим работы.
Войдя, увидел мужчину с палочкой, который вываливал на прилавок из брюк горсти монет. Рядом – за прилавком и перед ним – стояли женщины.
– На крупные мне поменяйте, – говорил он, окуная руки в бездонные карманы. – Сразу видно, в стране кризис. Люди совсем стали мало давать.
– Не то, что в прошлом году, да? – подхватила молодая продавщица.
Я приблизился, отыскивая взглядом нужную тару, и уточнил:
– А что в прошлом?
– В прошлом-то? – мужчина с палочкой повернулся лицом ко мне, и я увидел на его груди картонную табличку с надписью «Подайте Христа ради на лекарство». – В прошлом было 18 тысяч.
– Это за сколько?
– Ну вот, за дни Хода.
– Ничего себе… – изумился я по-всамделешнему и спросил продавца. – Есть у вас бутылки пластиковые пустые? (Женщина показала на 5-литровую бутыль, стоящую перед самым моим носом.)
Я протянул 50 рублей и, получив сдачу, передал её на «лекарство» для стоящего с палочкой: «На борьбу с кризисом». Получивший монеты поблагодарил, улыбнув узкое, чисто выбритое лицо.
– Это чё хоть такое? За что? – незлобно возмутилась продавщица и протянула в мою сторону руку. – А мне? Я вот тоже вешу 50 килограммов и умею тяжести таскать.
Я даже не стушевался, я запутался, пытаясь найти связь между весом человека и умением поднимать тяжёлые предметы.
– А что, может мне тоже пойти, попросить, а? – внезапно продавщица стащила с мужчины табличку и, закинув себе на шею, в одной футболке выбежала на улицу…
Вся наша вновь образовавшаяся компания высыпала из магазина – серьёзно она, что ли? А её и след уже простыл, ещё бы – в такую погоду даже бусы замерзают.
Мужичок с палочкой, но без таблички закурил.
– Вы просите «на здоровье»? А что у вас с ним? – полюбопытствовал я.
– Так это, гипертония…
– У меня тоже гипертония, – сказала женщина в годах, стоявшая тут же. – А я вот работаю.
– А меня не берут никуда из-за судимости, – ответил он.
– Иди грузчиком, – посоветовала другая.
– Мне нужна лёгкая работа, – стряхнул пепел с сигареты «гипертоник». – А где такую взять? Я хочу семью, жить в своей квартире. Как все нормальные люди.
– Куда деньги тратите? – поинтересовался.
– Да пропивает, куда ещё-то, – сразу решила женщина помладше.
– Не пью я вообще! – он так уверял, что ему верилось, хотя говорил с полуулыбкой и всё-таки закрадывались сомнения. – Все деньги уходят на аренду квартиры. И девушку.
– Но вы же, получается, людей обманываете, – сказал я.
– Да, хитрю, мудрю немного, но жить-то как-то надо, – ответил он.
Прибежала запыхавшаяся продавщица.
– Ну что? – спросил я. – Получилось заработать?
– Ещё как, – стоя метрах в трёх она оттянула задний карман джинсов – дескать, есть, но сколько, не покажу.
Она шмыгнула на рабочее место. Табличка вернулась к владельцу. Кстати, днём я несколько раз встречал этого просящего (зовут его… пусть будет Евгений) и заметил одну систему: когда он стоял, табличка находилась в работе, но при движении картонка целенаправленно оборачивалась чистой стороной к людям, что как бы говорило: «перерыв».
По сути, Евгения можно назвать профессиональным нищим – в этой «отрасли» он уже год, как вернулся из мест заключения (по его словам). Сидел 10 лет («за разбой»), «молодость по глупости сгубил».
«Работает» он в Кирове, в людных местах. Евгений, уверен, что конкурентов у него нет, «коллеги» зарабатывают, как правило, по 300-400 рублей в день, а он – тысячу (в среднем).
– Я им говорю, не умеете вы это делать, – объяснил собеседник. – Стоят в тенёчке где-нибудь в парке, грязные, пьяные, что-то мямлят, непонятно что написано. У меня табличка всегда на груди. Всё четко. Я чист и трезв. И мне верят. Если сижу – у входа в храм, если подхожу, то к большим и красивым машинам да к поездам, говорю – только освободился, дайте 20-30 рублей (больше просить – наглость!) до дому доехать. Дают больше…
Потом я видел Евгения на берегу Великой, у самого проходимого места, через которое люди шли на исповедь и за святой водой. Узнав меня, он тихо сказал: «Тяжело стоять, но надо».
А мне нужно идти, отдохнуть хоть пару часиков. Было что-то около 2-х. Впотьмах, почти на ощупь я пробрался на сеновал, поставил пятилитровую бутыль со святой водой около ног и завалился на свою «пенку». Накрылся плёнкой, чтобы надышать под ней тепла.
На утро, когда уже стали отличимы контуры предметов, я увидел, что моими соседками оказались совсем молоденькие паломницы – обе в белых косынках. Одна поинтересовалась, когда я пришёл и не замёрз ли. Не замёрз, ответил.
Поблагодарив, девушки спустились и, пошептавшись, вышли из ограды в огородец. Спустя несколько минут одна из них – вероятно, постарше – поднялась по лестнице и подошла к моим ногам. Я не знал, что и делать – встать или продолжать лежать. Выбрал второй вариант.
Она протянула в мою сторону руку: «Возьмите».
– Что это? Зачем?
В руке девушки (лица её я не мог толком разглядеть) я увидел маленькую бутылочку с уржумским квасом.
– Благодарим вас, чем можем. Спаси вас Господи, – произнесла она кротко, но уверенно.
Мне было очень неловко. Я не хотел брать, но и устоять не мог – с такой благодарностью я давно не встречался. «Спасибо и вам», – только и смог сказать.
Она повернулась спиной, но, сделав шаг в сторону, оглянулась: «Как вас зовут?», в рассветных лучах, кротко пробивающихся через крышу, я увидел её лицо. Ей бы в фильмах сниматься с такой внешностью, подумалось, а не на сеновале мёрзнуть. Назвал ей своё имя, она его тихо повторила.
Я лежал с открытыми глазами и слышал, как, спустившись, она приблизилась к своей спутнице. Та спросила её вполголоса:
– Взял? – спросила одна другую.
– Взял.
– Ну, слава Богу...
– А знаешь, как его зовут?.. Богдан.
– Богом данный, значит. С небес к нам спустился...
Это вы с небес спустились, милые! Девчонки, девчонки... Закрыл лицо рукой и, стараясь больше не слушать, думал, какие же они хорошенькие, чистые, светлые. За такую мелочь столько благодарности! А эта бутылочка кваса сейчас драгоценнее для меня любого самого дорогого коньяка. Только вы больше не мёрзните, пожалуйста, девушки.
Днём я грелся на солнышке и слушал хоровое пение не берегу Великой. Когда стал стекаться люд, появились первые ограждения, отправился собирать рюкзак. Обратно поеду на «Газели» с журналистам, они сюда на часок приехали.
При входе мне повстречался хозяин, приютивший нас, – Виктор Петрович. Ему, если не ошибаюсь, 88 лет. Тут они живут вместе с дочерью. Всегда пускают паломников. Разговорились с ним. Оказалось, всю свою жизнь Виктор Петрович проработал учителем химии – в разных районах – Даровском, Юрьянском. Сетует, земли вокруг пустуют, перестали ценить самый главный труд – хлебороба. «Какой нам космос, когда хлеб перестали выращивать?!», – не понимает собеседник.
А потом, поведал, хранится у него одна реликвия. Виктор Петрович пригласил меня в огород, попросил присесть на лавочку. Вскоре пришёл, держа в руках как-то увесистый металлический кусок.
– Вот он, осколок колокола, который сбросили большевики с нашей колокольни, – сказал Виктор Петрович, а я смотрел на колокольню, которая возвышалась аккурат за его спиной. – Было это в 40-м году, мне тогда лет 12 было, пацан ещё. Они скидывали колокола, крышу проломили. Пока большие осколки собирали, на телегу складывали, я вот этот маленький взял. И спрятал. Храню с тех пор. Берегу.
Виктор Петрович признался, что человек не религиозный, но на все просьбы продать металлический обломок всегда отвечал отказом, не дело это историей торговать.
– Зачем такую красоту ломать, зачем культуру трогать? – возмущается владелец реликвии. – Бывало, идёшь по лесу, слышишь звон и сразу вспоминаешь стихи классиков – Некрасова, Пушкина…
А ведь до революции, рассказал собеседник, между церквями в Рождество заливали каток. Назначались свидания. Потом всё ушло, разрушилось. В миг. В одной из церквей устроили приют для беспризорников. Выцарапанные хулиганистой малышнёй надписи до сих пор можно прочитать на ступеньках.
Наверное, это тоже нужно было пройти, чтобы храмы вновь распахнули свои двери, размышлял я через полчаса, уже стоя у «Газели». Трудный шаг сродни молитве. Так, кажется.
Как же можно было бы назвать эту историю об осколке колокола, думал я. Может быть – «Частица веры»? Хорошо ли это звучит, правильно ли? Ровно в ту же секунду на колокольне зазвонили колокола, громко, радостно. Перехватило дыхание. Разве такое бывает? На часах было 13:12. В эти дни я больше стал верить в знаки. Уже не хотелось уезжать отсюда. Но я вернусь. Возможно, проделаю этот путь снова. Даст Бог.
