Интервью в «Коммерсанте»

— У меня очень часто и с нескрываемым интересом спрашивают по поводу Навального, но я серьезно не знаю. Вот вы лично знаете, что я два с половиной года с человеком не общаюсь вообще — ни в формате личных встреч, ни в формате телефонных звонков, ни даже в формате электронной почты. Собственно говоря, финал наших взаимоотношений по электронной почте известен, по-моему, всей России. Те слова, с которыми мы расстались, исключают возможность какого-то взаимодействия (речь идет об опубликованной переписке Никиты Белых и Алексея Навального.— “Ъ”). Я действительно не знаю, что происходит у Алексея. Не могу ни проводить параллели, ни подтверждать, ни опровергать какие-то вещи.

— Но по тому, что вас спрашивали следователи, у вас ощущение должно было сложиться, что дело в Навальном.

— Про Алексея у меня не спрашивали ни следователи, с которыми мы общались на допросах, ни проводящие обыски. За исключением того, что, когда были допросы, связанные с делом о деньгах СПС, спрашивали, когда мы с ним познакомились. На что я честно сказал, что в 2005 году при подготовке выборов в Мосгордуму. Это всё. Поэтому ощущать, что есть какие-то намеки или подводные камни, связанные с персоной Алексея, у меня оснований нет.

— Если обыски не связаны с Навальным, напрашивается вывод, что накат на вас.

— Я бы это так не оценивал. Недавно посмотрел, у меня за четыре года работы губернатором было порядка десятка допросов по совершенно разным делам. Какие-то из них становились известны публике, какие-то — нет. Если посмотреть прессу, меня за эти четыре года столько раз «отправляли в отставку», что у меня уже выработан психологический иммунитет на эмоционально-психологический фон вокруг каких-то действий. Когда приходят люди проводить процессуальные действия в соответствии с решениями суда, Следственного комитета, моя задача как добропорядочного гражданина и человека, который занимает государственную должность и должен авторитет государственного служащего блюсти,— им помогать. Поэтому обыск — пожалуйста, я даю все комментарии, что это за бумаги, никаких препятствий не оказываю. Допрос? Пожалуйста, я комментирую и отвечаю на все вопросы, которые мне задают. Выстраивать какие-то политические версии, теории заговоров или, наоборот, теорию бардака — этим либо надо заниматься в режиме фул-тайм и быть, условно говоря, политологом, коих у нас много, которые падение метеорита каким-то образом связывали с политическими процессами, но тогда это не может быть совмещено с работой губернатора. Я для себя принял решение, что я не занимаюсь исследованием политических или псевдополитических версий, я просто работаю. У меня из-за допросов и обысков ни на минуту ни одно мероприятие не сдвинулось. Да, график, может быть, в каком-то плане стал плотнее, потому что появились дополнительные функции. Я не отменил ни одной встречи, у меня не происходит никаких изменений во взаимоотношениях с федеральными министерствами, с администрацией президента — все идет своим чередом. Не могу сказать, что мне все это приятно и комфортно, было бы откровенной ложью сказать, что я испытываю от этого удовольствие, меня обыскивают, а я кричу: «Еще и еще!» Нет. Это не может быть приятным, но это не вызывает состояние шока, остолбенения…

— Тем не менее в новейшей российской истории вы единственный губернатор, к кому спецназ картинно ворвался в кабинет и для которого это не имело последствий.

— Новейшая история потому и называется новейшей, что многие вещи происходят в первый раз.

— Как это трактовать — с одной стороны, приходит спецназ, а с другой — пресс-секретарь президента говорит, что поводов для вашей отставки нет?

— Я не вижу повода не доверять словам Дмитрия Пескова.

— Вы сами сказали, что вас не раз тихо вызывали на допросы, а сейчас это было сделано демонстративно.

— Насколько я понимаю, наличие спецподразделений — это обязательный атрибут при проведении процессуальных действий, называемых обыском. Они не занимались обыском, они просто стояли в дверях, чтобы, не дай бог, кто-то и даже, возможно, не губернатор, а какие-то злые люди не предприняли попытку вынести папку с какими-то страшными документами. Собственно, сам обыск проводился интеллигентно, в костюмах, корректными людьми, к которым у меня вопросов нет. Если что-то трактовать, то надо все отбрасывать и только сидеть расставлять картошку на столе — СОБР был в такой-то форме, автомат у него был такой-то марки, и это должно означать, что… и после этого еще папа Бенедикт ХVI отрекся от престола. Вот я этим вообще не занимаюсь.

— C трудом поверю, что вы для себя лично не строите версий, что это означает.

— А зачем?

— Если вас даже не волнует своя собственная судьба как губернатора, как вы тогда управляете областью?

— Моя судьба как губернатора в существующей политической системе никак не связана с проведением либо непроведением обысков. Для того чтобы в существующей системе отстранить человека от должности, не нужно стрелять в потолок и проводить обыски. С точки зрения отстранения от должности обыски и допросы точно не нужны. С психологической точки зрения — позлить, потренировать, то в этом плане у меня нервы как канаты. С точки зрения спровоцировать меня на какие-то политические заявления — после того как я прошел выборы 2007 года, уже как-то все это кажется слегка несерьезным. Если это действительно желание разобраться в расследуемых делах, тогда милости просим, велкам. Может быть, только вопрос, а нет ли действительно каких-то перегибов в плане СОБРа. Когда я спросил, для чего все это, мне сказали, что это обязательный атрибут, связанный с обысками. Никаких других характеристик, которые позволяли бы это оценивать как беспредел, не было. Никто же на допросах в наручники не заковывал.

Мы сейчас не задаемся вопросом, правильные это уголовные дела или неправильные. Есть следствие и суд — они должны разобраться. Тем более я фигурирую в качестве свидетеля. А свидетелем я проходил много раз по самым разным уголовным делам.

— Вы сказали, что четыре года ходите на допросы. Как вы считаете, почему у правоохранительных органов такой интерес именно к вам?

— Не знаю, могу лишь констатировать, что я к этому был готов. Понятно, что деятельность губернаторов всегда потенциально представляет интерес для правоохранительных органов, а деятельность губернаторов, которые, может быть, несколько отличаются от других,— в большей степени. Когда я принимал предложение возглавить регион, я прекрасно понимал, что все время своей работы буду находиться под большим увеличительным стеклом, все шаги, действия будут очень внимательно отслеживаться.

— Кем?

— А всеми. Что-то может быть с точки зрения научно-любознательской, что-то может быть с точки зрения, а вот куда он, интересно, если потыкать хворостинкой, побежит? Я все это понимал, более того, я решил, что эти правила, наверное, абсолютно справедливые, там такое увеличительное стекло, оно должно быть не только сверху, но и снизу. Больше внимания к тому, что и как делает должностное лицо, в данном случае губернатор. Это должно привлекать внимание не только вышестоящих руководителей и органов, но и общества. Отсюда тема, связанная с открытостью, с подробным описанием в блогах, разжевыванием позиций, что мы делаем, для чего, публичное слушание проекта бюджетов, проектов поддержки местных инициатив. То есть специально осознанное и соответствующее моим идеологическим представлениям о том, как должно быть устроено государство в части взаимодействия между властью и обществом. Поэтому в рамках этого увеличительного стекла, которое находится и сверху, и снизу, я должен быть в любой момент готов дать ответ за каждое свое действие. Я к этому готов. Знаю, что в рамках своей работы закон не нарушал. Поэтому, если у кого-то есть вопросы, готов на все вопросы дать ответы.

— Вы говорите обезличенно — кто-то, что-то, не называя своих врагов, кто инициировал обыски и допросы. Имеете в виду Кремль, правоохранительные органы, Следственный комитет?

— Я правда не знаю каких-то враждебных персоналий. Если говорить про каких-то местных политических конкурентов, то кишка тонка. Думаю, что персоналий и не существует. Я вижу, что главное, что я системе небезразличен. Я не ухожу от ответа. А просто сказать такую фразу, что во всем виноват, и назвать фамилию. Но я даже не знаю какую. Для них это не тот формат работы, не тот арсенал, не те механизмы. Повторюсь, не думаю, что речь идет о каких-то персоналиях, что есть какой-то человек, маленький, злобный, который Румпельштильцхен. Я их не вижу.

— Вы пытались с кем-нибудь в Кремле обсудить, что это значит? Например, с первым замглавы администрации президента Вячеславом Володиным.

— Я с ним разговаривал в плановом режиме, поздравлял с днем рождения. Я говорю: «Вот такая ситуация, происходят такие-то процессы». Он мне: «Ну, ты чего думаешь?» — «Я считаю, что дергаться не надо и надо продолжать работать»,— ответил я. «Все правильно. Да, конечно, продолжай». Такой разговор состоялся.

— Странный разговор. Больше вы никак не пытались прояснить, что вокруг вас происходит?

— Я немножко знаю правила, которые там существуют. Если я начну бегать: «Что происходит?» — это как раз будет свидетельствовать о том, что я чего-то опасаюсь. Если я знаю, что те действия, которые проводятся, не имеют под собой никаких юридических оснований, если я не воровал деньги у СПС, причем свои собственные деньги, то чего мне бояться? Если я не проводил никаких махинаций с акциями Уржумского спиртзавода, я готов пояснить следователям или кому-то еще. Мне кажется, что понимание собственной правоты как раз является неким гарантом продолжения текущей деятельности. Если я сейчас уйду в запой, или буду сутками сидеть в церкви, или обрывать кому-то телефон, то это будет свидетельствовать, что чего-то там не то, чего-то он «очкует». Никто не «очкует», все работают.

— При каких обстоятельствах вы можете превратиться из свидетеля в обвиняемого? Вы допускаете такой вариант развития событий?

— Вы предполагаете, в каком варианте вы можете превратиться в обвиняемую по изнасилованию маленького афроамериканца?

— Это передергивание.

— Почему? Расследуются уголовные дела с вполне конкретными формулировками. Если бы дело было о, например, злоупотреблении служебным положением — там начинаются вопросы оценочные и сложно бывает доказать, где ты действуешь в пределах своих полномочий, а где действовал не в пределах. Но когда речь идет о похищении с корыстной целью, то тут трактовки не может быть. Не похищали, не воровали!

— По Уржумскому спиртзаводу вопрос о продаже акций по заведомо заниженной цене…

— Это же продажа не кому-то конкретному, это открытый аукцион, который длится месяц. Как можно на открытом аукционе продать что-то дешевле? Если кто-то хотел заявиться на аукцион и его не допустили или по формальным признакам отклонили, это иногда бывает, тогда — да. А здесь этого нет! Все желающие могли принять участие. Поэтому те, кто говорят, что вообще эти акции стоят дороже, вопрос: а чего ты тогда не пошел и не купил? Все открыто, прозрачно. В чем вопрос тогда?

— Вы поняли, что от вас следователи хотели?

— Я знаю то, что у меня спрашивали. Это касалось проведения аукционов, торгов, поэтому я им объяснял, как принимаются решения, на основании чего и т. д. Мне-то скрывать нечего.

— Эти два дела — Уржумский спиртзавод и СПС — все, по которым вас привлекают?

— Я про другие не знаю. В обоих я — свидетель.

— У вас уже была встреча с президентом?

— Вообще я несколько раз встречался с президентом. Если вас интересуют какие-то последние дни, то встречи не было, потому что она не планировалась. Есть формат относительно регулярных встреч, которые проходят, опять же нет четкого регламента, но условно — раз в год, они проговариваются и согласуются за несколько месяцев. В эти дни этой встречи быть не должно. Я ее никаким образом не инициировал и не форсировал.

— Но вы в декабре заявляли, что у вас в начале года будет встреча с президентом.

— Начало года — подразумевается первый квартал, а иногда и первое полугодие. Речь шла именно о плановой встрече.

— Предполагалось, что на ней должно обсуждаться ваше губернаторское будущее, потому что, если губернатор хочет уйти в отставку, чтобы досрочно пойти на выборы, это делается с согласия президента.

— Мне кажется, что возникла неверная трактовка слов, которые были сказаны во время пресс-конференции. У меня спросили, планирую ли я досрочные выборы, потому что у меня срок полномочий закончится в начале 14-го года, и соответственно тогда выборы приходятся на сентябрь 14-го года. Я сказал, что не планирую досрочные выборы, потому что, для того чтобы говорить о досрочных выборах, требуется отдельное согласование с президентом. Если у нас будет встреча плановой, то она будет посвящена вопросам, связанным с социально-экономическим развитием региона, выполнению указов президента…

— А вы будете у него спрашивать согласия уйти досрочно в отставку?

— Нет. Я чувствую в себе силы и готовность участвовать в выборах, но я имею в виду формат плановых выборов 2014 года.

— Для многих губернаторов предпочтительнее сценарий досрочной отставки.

— Надо обосновывать, а для чего? Если ты собираешься идти на выборы, то, пожалуйста, у тебя заканчиваются полномочия в 2014 году и участвуй в выборах в 2014-м. Для чего этот фортель: а давайте я на полгода раньше уйду и сейчас быстренько поучаствую в выборах?

— Если у главы заканчиваются полномочия, а до единого дня голосования полгода или больше, то президент или действующему губернатору продлевает полномочия, или назначает нового исполняющего обязанности. У вас есть уверенность, что вас назначат и. о. до сентября 2014 года?

— С этой точки зрения что меняется? Я ухожу досрочно в отставку, точно так же кто-то назначается и. о. И эти же риски, о которых вы говорите, существуют в любом случае.

— Сейчас Кремль практикует мягкую форму отставки, когда губернатора, у которого заканчиваются полномочия, не назначают и. о. до выборов. Для вас есть разница — идти на выборы с позиции и. о. или с позиции просто кандидата?

— Для меня главным в этом вопросе является поддержка избирателей. Это ключевой вопрос. Пойду ли я на выборы с позиции и. о. или других, мне кажется, это вопрос сугубо технологический. Мы сейчас говорим про период, который будет через год-полтора. Сейчас я говорю, что да, я чувствую в себе силы и готовность продолжать работу в интересах жителей региона и ориентируюсь на участие в выборах в 2014 году.

— Вам придется проходить муниципальный фильтр, если выборы к тому времени будут проходить по действующему закону. И тут имеет значение — действующий вы глава или просто один из кандидатов.

— Если посмотреть партийный состав муниципальных дум, то они достаточно разнородны. Сторонники, как и оппоненты, у меня есть в каждой из партий. Поэтому я не кривлю душой, когда говорю, что эту часть технологического вопроса я для себя сейчас не формулировал.

— Вы рассчитываете, что президент вас назначит исполняющим обязанности после окончания полномочий?

— Даже и не думал.

— Это недальновидно для губернатора, у которого через год истекает срок. Известно, что в администрации президента выстраиваются очереди тех, кто просится досрочно уйти в отставку, чтобы пойти на выборы. А вы такой неофит и вам все равно?

— Не все равно, но мне кажется, что в феврале 13-го года при наличии огромного количества текущих задач терзать себя мыслями, а назначат меня через год исполняющим обязанности еще на полгода или нет, точно не является вопросом повестки дня. Но это не значит, что этого вопроса нет, и, наверное, ближе к осени или летом он может стать одним из актуальных. Сейчас, если плановая встреча с президентом состоится, задавать вопрос «Назначите вы меня через год исполняющим обязанности?», согласитесь, это глупо. «Как работать будешь»,— скажет Владимир Владимирович и будет совершенно прав.

— Тем не менее ваши потенциальные конкуренты, единороссы, называют конкурентов на ваш пост — Олега Валенчука, Вячеслава Тимченко.

— Поверьте мне, как человеку с большим партийным опытом, есть органы партии и лица, которые уполномочены от партии какие-то заявления делать. В партии большое количество людей, у каждого из них может быть личное мнение, симпатии и антипатии. Насколько я знаю, никаких официальных решений у «Единой России» нет. И даже обсуждений этого вопроса в формате какого-нибудь легитимного органа не было. Если называются какие-то кандидатуры, это может быть личная позиция партийца Иванова, Петрова. С Вячеславом Степановичем Тимченко как с действующим депутатом Госдумы у меня плотный рабочий контакт. Я могу сказать, что это один из депутатов, который действительно работает в интересах Кировской области. Вопрос его участия или неучастия в выборах губернатора он не озвучивает.

— Обыски и допросы могут отразиться на решении президента о продлении ваших полномочий?

— Если работа Следственного комитета подтвердит отсутствие ко мне претензий, то, мне кажется, это мне только в плюс.

— Предложение возглавить Кировскую область вам поступило от президента Дмитрия Медведева. Сейчас президент Владимир Путин. Для вас как губернатора что-то изменилось?

— Что-то изменилось, но не только из-за смены президентов, а потому, что время идет, происходят какие-то общеэкономические, социальные процессы. Мы становимся взрослее, умнее. Многие вещи, на которые я в 2009 году смотрел одними глазами, в 2013-м смотрю совершенно другими. Начиная от вопросов газификации, заканчивая вопросами увеличения заработной платы работникам бюджетной сферы. Что касается изменения формата взаимодействия, естественно, какие-то изменения есть, но они сложно персонифицируются. Я не могу сказать, что, допустим, один президент чаще встречался с губернаторами, другой — реже. Периодичность более или менее одинаковая. Сказать, что кто-то был более мягок или более жесток с точки зрения выполнения указов и решений — да нет, всегда спрашивали. Изменилось ли что-то в формате работы администрации президента? Да, администрация президента в нынешнем формате более плотно работает с регионами.

— Если у вас вопросы какие-то возникают, вы кому в администрации президента звоните?

— Смотря какие вопросы. Есть разные люди, с которыми я общаюсь. Там достаточно четко все разделено, нет фронтмена на все случаи жизни.

— А кто ваш куратор?

— Хороший человек.

— Это не формальное кураторство?

— Формальное. Можно в администрации спросить.

— Вы не хотите называть его фамилию?

— Зачем? У нас нормальное, рабочее взаимодействие. А фамилию ни вы не знаете, ни 90% ваших читателей.

— Возвращаясь к смене президентов, вы перечислили все сферы, кроме политической. Например, при Медведеве были возвращены губернаторские выборы, а при Путине возвращают систему назначения, пусть и с вариантами.

— Я далек от мысли, что такие серьезные политические решения, как выборность губернаторов, либерализация законодательства о партиях, были не согласованы. Поэтому не надо это рассматривать, как вот это сделал Медведев, а это сделал Путин. Что касается назначаемости, если это будет в формате отдельных случаев, имеющих действительно весомую аргументацию,— я специально не употребляю названия тех территорий, где это может быть,— то ничего плохого в этом нет.

— Неужели вы думаете, что, если и другим регионам скажут вернуться к назначаемости, они не перейдут?

— Пока таких сигналов не поступало. Я их не чувствую, причем, как вы понимаете, эта тема меня не интересовать не может, поэтому я прислушиваюсь, но не слышу таких вещей.

— То есть угрозы для демократии вы не видите?

— Так или иначе, некоторые губернаторские выборы прошли в прошлом году. Разве на них произошло что-то такое, что некая абстрактная власть схватилась за голову и сказала: нет, нет.

— Притом что для первых выборов были выбраны предсказуемые регионы, даже там Кремлю пришлось идти на уступки. Проблемных регионов не было, но все равно непредсказуемые ситуации возникали.

— Сложные ситуации возникают всегда, вопрос в том, насколько они критичны. Должен отметить, что в общероссийскую тему я не очень погружен, тут действительно взгляд изнутри, из соседнего региона, он все равно носит специфичный характер. Мне очень сложно подняться немножко выше и посмотреть на объективность в тех или иных решениях. Лично я настраиваю себя именно на формат прямых выборов, агитационной работы, встреч с избирателями, объяснения им, что я сделал и что собираюсь.

— Перебранка между вами и Владимиром Путиным, когда в январе 2012 года он попенял вам, что вы слишком долго отдыхаете, а вы ему заочно ответили, что меньше всех из губернаторов ходите в отпуск, для вас имела какие-то последствия?

— А вы сами как считаете?

— Не знаю. Я у вас спрашиваю.

— Да, в общем, нет.

— Не многие губернаторы осмеливаются отвечать Владимиру Путину, а тем более в подобном, достаточно дерзком духе.

— Не думаю, что тон был уж чересчур дерзкий. Прозвучали претензии к моей работе — я ответил. С другой стороны, я думал на эту тему и не могу сказать, что был абсолютно прав в этой ситуации. Все равно существует некий формат субординации и сложных отношений, который, наверное, должен предполагать иной характер реакции. То, что происходило, я не извиняюсь за какие-то действия, а просто объясняю, что действительно любые передвижения губернаторов идут через уведомление администрации президента. Нам нельзя просто так выехать на день, на два, не поставив в известность кого бы там ни было. Более того, я как раз январские праздники провел на рабочем месте. Я очень редко могу вместе со всеми детьми куда-то выехать. Тогда на несколько дней выехал, всех уведомил. А совещание с главой правительства, которое было назначено, в нем не было тех вопросов, которые могли нас касаться. Поэтому, когда это все произошло, у меня, конечно, реакция была эмоциональная. Сказать, что я думаю: вот, как я ответил хорошо, наверное, неправильно. Я считаю, что могли существовать иные форматы объяснения своих действий. Даже те действия, которые за этим последовали, когда я отправил официально премьер-министру все свои уведомления об отъезде, когда они были согласованы,— все это можно было сделать и без этих заявлений.

— У вас после этого скандала была встреча с Владимиром Путиным. Вы обсуждали с ним эту ситуацию?

— Мы ее коснулись в разговоре.

— И что он сказал?

— Все вопросы и недоразумения, которые могли быть с этим связаны, были сняты.

— Вы один из четырех губернаторов, кто не является членом «Единой России», это создает вам какие-то проблемы?

— Если бы я был какой-то период членом «Единой России», потом не членом, мог бы сравнить. Моя беспартийность мне более комфортна. Она позволяет выстраивать взаимоотношения со всеми партиями. Я не говорю о том, что они выстраиваются совсем хорошо, безоблачно, но на берегу каких-то предубеждений для выстраивания этих отношений не существует.

— Поступали ли вам предложения вступить в «Единую Россию»?

— Нет. Вопрос беспартийности проговаривался, когда мне поступило предложение возглавить Кировскую область.

— Когда вас утверждали губернатором, было предположение, что вас, как представителя правых сил, будут «топить» и область от этого пострадает.

— Я своего партийного прошлого не стыжусь. Для меня это был очень серьезный, важный этап жизни, который имел очень большое значение для моего становления как человека. Может быть, по этим причинам я не вступаю ни в «Единую Россию», ни в другую партию. Бывают такие люди: всю жизнь любили какую-то девушку, у них жизнь не сложилась, они после этого уже ни на ком не женились. Вот примерно тот случай.

— В начале своего губернаторства вы вспоминали пословицу «На Вятке свои порядки». Что стало для вас неприятно неожиданным?

— На Вятке у некоторых очень специфическое представление о человеческих отношениях. Люди, которые улыбаются, жмут руки, ходят к тебе на день рождения, в какой-то момент вдруг оказываются не просто по другую сторону баррикад, а оказывается, что все эти годы они тебя ненавидели. И это для меня большое личностное испытание. В таком понятии, как доверие к людям, у меня произошли серьезные изменения.

— Когда вас утверждали губернатором, за вас проголосовало 45 депутатов. Почему сейчас они вдруг стали выступать против вас — имею в виду историю с инициированием вашей отставки?

— Сложно сказать. Кто-то сказал, что он вообще не понял, что подписал, кто-то сказал, что ввели в заблуждение… Это не означает, что я, как страус, спрятал голову в песок. Для меня это как раз тема детального анализа. Я не хочу при всей привлекательности этой модели считать, что это исключительно вина заговорщиков, их подлость и хитрость. Есть и собственные просчеты и проколы, какие-то из них я вижу и понимаю. Какие-то, наверное, есть, но я их пока не до конца понял и прочувствовал. Важную, может быть, решающую роль сыграла общая атмосфера, которая сложилась в области за это время. Но с этим надо жить, потому что вся эта война, все эти действия не закончатся. При этом есть огромное количество задач, стоящих перед регионом, которые придется решать с этими людьми. Вот это, конечно, эмоционально тяжело, но в этом и заключается один из главных недостатков этой работы, что ты действительно не принадлежишь себе.

— Вы говорили, что боитесь эффекта Обамы, то есть завышенных ожиданий, получается, что эти опасения оправдались?

— Это можно будет проанализировать только в одном случае — проведения действительно честных выборов губернатора в 2014 году. Тогда можно будет посмотреть, какие надежды оправдал, какое количество людей верит тебе независимо от того, полностью ты сделал или не полностью. В этом плане мне самому интересно идти на выборы.

— Ваше губернаторство запомнилось оригинальными идеями. Сначала вы инициировали переименование Кирова в Вятку, потом не возражали против гей-парада, запретили пить пиво на улицах, выставляли подаренное вам спиртное на аукцион, отказывались от своей зарплаты. После этой инициативы говорили, что вас Кремль одернул и сказал, что не надо популистских действий.

— Надо определиться с понятием популизма и в чем популизм отличается от популяризации и продвижения. Например, когда я в рамках общей программы борьбы с алкоголизмом населения говорю о том, что сам с 1 января 2010 года отказался от спиртного, ни грамма спиртного в рот не беру, так вот, ни грамма спиртного действительно я не употреблял. При этом я не больной, не на антибиотиках, не болею какими-то постыдными заболеваниями, то есть это осознанное решение. Это популизм или популяризаторство? Когда я говорю о том, что служебная машина мне не нужна и я буду ездить и езжу на своей машине,— это популизм или популяризаторство? В Европе это абсолютно нормально, не говоря про то, что там многие ездят на велосипеде.

— Вы первым опубликовали декларацию о доходах. Как вы относитесь к законопроекту о запрете чиновникам иметь заграничные счета?

— Не знаю, у меня никогда не было ни заграничных счетов, ни заграничной недвижимости. Я и не собирался ее заводить, поэтому могу говорить только за себя, мне от этого законопроекта ни минусов, ни плюсов, так как этот законопроект не предполагает каких-то бонусов тем, кто его выполняет.

— Что стало с вашим Фондом поддержки инициатив губернатора Кировской области, его же возглавлял ваш советник Алексей Навальный?

— Фонд функционирует, главная особенность его в том, что единственным донором являюсь я. Многие проекты, которые известны как мои публичные, физически осуществляются через фонд — пандусы для инвалидов, издание краеведческих книг, съемка фильмов «Прогулки с Никитой Белых». И каждый год отчетность по нему объявляется публично.

— Когда вы приняли предложение возглавить Кировскую область, тогда член президиума СПС Мария Гайдар сказала, что вы продали душу дьяволу.

— Она ошибалась.

— Не жалеете о решении о ликвидации СПС? Гайдар говорила, что ответственность за это лежит на вас.

— Мария Егоровна — человек со своими взглядами, которые имеют право на жизнь, я благодарен, что на определенном этапе она приняла решение поработать в Кировской области (вице-губернатором по социальным вопросам.— “Ъ”). При этом я не считаю, что это было связано с актом продажи души дьяволу.

— Благодаря вашему компромиссу с Кремлем была ликвидирована партия СПС, и вообще это нанесло сильный удар по правой оппозиции.

— Меня очень сильно раздражают мифы, которые существуют…

— Это не мифы, это история.

— Это абсолютный миф. Напомню, что с нами было в 2007–2008 годах. Если раньше Союз правых сил участвовал в региональных парламентских выборах и где-то удавалось проходить, и я горд, что возглавил эти кампании, то уже в марте 2008 года нас просто не допустили ни до одних региональных выборов. У нас исчезли все источники финансирования, кроме моих личных. Я каждый месяц из кармана доставал деньги, которые шли на заработную плату, на поддержку регионов. В этот же период начался проект «Правое дело».

— Проекты сами собой не начинаются. Кто его инициировал?

— Точно не я. СПС тогда уже шел к закату. Ниша освобождалась. Вот и нашлись желающие.

— Вы ожидали, что он плохо кончит?

— Я об этом не думал вообще.

— Но тем не менее вы однопартийцев уговаривали в него вступить.

— Нет, это тоже миф, я даже написал письмо съезду, в котором сказал, что каждый должен решение принять самостоятельно. Если бы я уговаривал, то сказали бы: сам-то что не участвуешь? Вернемся к СПС. Партия, которая не участвует де-факто в политических процессах, соответственно, те партийцы, которые работали в партии с ориентиром на какой-то социальный лифт, пролетают мимо, да? Второе, финансирование. После выборов в Госдуму мы долго расплачивались по долгам. Я каждый месяц выкладывал деньги из собственного кармана на финансирование партии. Я лично занимал деньги для партии и потом лично возвращал.

— Вы с Навальным поссорились из-за денег СПС?

— Нет, просто он в той ситуации вспомнил, что я якобы ему еще денег должен. Я сказал, что ничего не должен, и вообще наши противоречия в другом. Во взглядах на то, как должно строиться взаимодействие власти и общества.

— Во сколько вам обходилась партия?

— Речь идет о миллионах рублей ежемесячно. При этом партия не участвовала в выборах. А я знал, что создается другой проект и, соответственно, будут переманивать людей. Я знал, что это уже началось. Они приходили ко мне и спрашивали: что ты нам можешь предложить, чтобы мы остались здесь? Я им не мог ничего ни пообещать, ни предложить — ни денег, ни перспектив, ничего. Следующий шаг, который я сделал, пошел к ряду партийных товарищей и сказал: «Ребята, у нас есть партия, есть лицензия, то есть мы вместе, объединившись, можем еще попытаться что-нибудь сделать. Если я один — не удержу ее». Поддержки не встретил.

— О каких «партийных товарищах» идет речь?

— Все эти имена были на слуху и тогда в связи с демократическими партиями, и сейчас в связи с оппозиционным движением. Тогда я собрал политсовет СПС и сказал, что снимаю с себя свои полномочия председателя, потому что не хочу быть могильщиком. Но я не в состоянии тратить каждый день деньги, чтобы покрывать текущие расходы. Этот этап жизни для меня был завершен. Плачевно, тяжело, крайне болезненно. Я сказал, что не могу и не буду уговаривать людей вступать в «Правое дело», потому что сам не верю. После этого я провел последнюю пресс-конференцию. К тому времени не было никаких предложений возглавить область. Потом, через два-три месяца мне звонят из администрации президента, говорят, надо встретиться, спрашивают: ты вообще в принципе можешь рассматривать для себя государственный пост? Я сказал, что готов работать, зависит от того, где и кем. Потом проходит еще какой-то период времени, говорят: ты ведь раньше вице-губернатором работал. Ни про какой регион конкретно речь не шла. Я говорю, вот это мне понятно. Ни какой-то причинно-следственной связи, ни увязки этих событий между собой не было. При этом, когда закончилась история СПС, мне было 33 года. Полный расцвет сил — я чувствовал, что могу и готов работать дальше. Я и сейчас это чувствую.